Ночной цирк [Litres] - Эрин Моргенштерн

Я любила и всегда буду любить сестру, но мне кажется, она совершила ошибку.

– Я думала, что это был несчастный случай, – тихо говорит Селия, разглядывая кусочки мозаики на столе.

– Я не об этом. Ее ошибка состояла в том, что она задавала не тем людям не те вопросы. Я этой ошибки не повторю.

– И поэтому ты здесь.

– И поэтому я здесь, – повторяет Лейни. – Селия, сколько мы уже знакомы?

– Больше десяти лет.

– Стало быть, ты уже можешь в достаточной степени мне доверять, чтобы объяснить, что происходит на самом деле. Сомневаюсь, что у тебя хватит духу все отрицать или предложить мне не забивать этим голову.

Селия ставит стакан на блюдце. Она старается объяснить как можно лучше. Не вдаваясь в подробности, в общих чертах описывает основную идею состязания и то, что цирк является ареной для него. Говорит, что одни осведомлены чуть лучше, чем другие, хотя при этом воздерживается от упоминания конкретных имен и подчеркивает, что даже она сама не до конца все понимает.

Лейни ничего не говорит, только внимательно слушает, время от времени поднося стакан к губам.

– Итан давно в курсе? – уточняет она, когда Селия замолкает.

– Очень давно, – признается та.

Кивнув, Лейни поднимает стакан, словно собираясь сделать глоток, и неожиданно разжимает пальцы.

Стакан падает, ударяясь о стоящее на столе блюдце.

Фарфор с громким звоном разбивается вдребезги. По столу растекается чайное пятно.

Прежде чем кто-либо успевает обернуться на звук и посмотреть, что случилось, стакан вновь становится целым. Осколки собираются воедино, поверхность стола высыхает.

Посетители решают, что им показалось, и продолжают пить чай.

– Почему ты не остановила стакан до того, как он разбился? – спрашивает Лейни.

– Я не знаю, – вздыхает Селия.

– Если тебе когда-нибудь что-то от меня понадобится, я хочу об этом знать, – говорит Лейни, поднимаясь, чтобы уйти. – Я устала. Все вокруг берегут свои секреты так тщательно, что другим приходится умирать. Мы все невольные участники вашего состязания, но только людей не так легко склеить, как стакан. После ее ухода Селия еще долго сидит одна. На столике перед ней остывают два стакана чая.

Шторм на море

Дублин, июнь 1901 г.

Когда иллюзионистка, поклонившись, исчезает прямо на глазах, зрители восторженно рукоплещут в пустоту. Они поднимаются с мест и, обмениваясь друг с другом впечатлениями от представления, по очереди выходят за дверь, вновь появившуюся в полосатой стене шатра.

Все устремляются к выходу, и во втором ряду остается сидеть один человек. Он не отводит затененных полями котелка глаз от того места, где несколько мгновений назад стояла иллюзионистка.

Последний зритель покидает шатер.

Мужчина не двигается с места.

Через несколько минут дверь вновь становится невидимой, сливаясь со стеной.

Мужчина не обращает на это никакого внимания. Он даже глазом не повел в сторону исчезнувшей двери.

А в следующее мгновение Селия Боуэн уже сидит прямо перед ним, в первом ряду, повернувшись боком к спинке стула и положив на нее руки. Она по-прежнему одета в сценический костюм: белое платье, покрытое россыпью черных кусочков пазла. Разрозненные выше талии, к подолу они собираются сплошной черной массой.

– Ты решил навестить меня, – говорит она, не в силах скрыть радость.

– У меня выпало несколько свободных дней, – отвечает Марко. – А ты в последнее время не появляешься рядом с Лондоном.

– Цирк собирается туда осенью, – говорит Селия. – Это стало почти традицией.

– Я не мог ждать встречи с тобой так долго.

– Я рада, что ты пришел, – тихо признается она, протянув руку, чтобы поправить его котелок.

– Тебе нравится Облачный лабиринт? – спрашивает он.

Когда Селия опускает руку, он накрывает ее ладонью.

– Очень, – отвечает она, с трудом переводя дыхание, потому что его пальцы сплетаются с ее. – Ты уговорил мистера Барриса поучаствовать в его создании?

– Конечно, – говорит Марко, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ее запястья. – Я решил, что мне нужна помощь специалиста, чтобы правильно его уравновесить. И потом, у тебя уже есть Карусель. Большой лабиринт – наше общее детище. Мне показалось, что будет честно, если Баррис сделает что-то и для меня одного.

Жар от его взгляда и прикосновения волнами обрушивается на Селию, и она отнимает руку, пока эти волны не захлестнули ее с головой.

– Ты приехал, чтобы поразить мое воображение новым невероятным наваждением? – спрашивает она.

– Это не входило в мои планы на вечер, но если ты хочешь…

– По-моему, это было бы честно, ведь ты смотрел, как я выступаю.

– Я мог бы смотреть на тебя всю ночь, – говорит он.

– Что ты и делаешь, – улыбается Селия. – Ты сегодня не пропустил ни одного выступления, я заметила.

Она поднимается и, выйдя на середину шатра, поворачивается кругом.

– Я вижу каждое место в зале, – говорит она. – Даже в заднем ряду тебе от меня не скрыться.

– Я боялся, что не смогу совладать с искушением дотронуться до тебя, если буду сидеть впереди, – говорит Марко, вставая со стула и выходя на край арены.

– Так достаточно близко для создания иллюзии? – спрашивает она.

– А если я скажу нет, ты подойдешь ближе? – отвечает он вопросом на вопрос, даже не пытаясь скрыть ухмылку.

В ответ Селия подходит к нему так близко, что подол ее платья шелестит по его ногам. Так близко, что он не может устоять перед искушением обнять ее за талию.

– В прошлый раз тебе не нужно было прикасаться ко мне, – замечает она, но не отстраняется.

– Я решил попробовать что-то новое, – говорит Марко.

– Мне закрыть глаза? – игриво интересуется Селия, но он вместо ответа разворачивает ее лицом от себя, продолжая держать руку на талии.

– Смотри, – шепчет он ей на ухо.

Парусина шатра натягивается и деревенеет, мягкая ткань превращается в бумагу, по которой тянутся полоски текста, печатные буквы перемежаются с написанным от руки. Постепенно весь шатер заполняется строчками стихов, среди которых Селия узнает шекспировские сонеты и оды греческим богиням.

А затем шатер начинает раскрываться, бумага разрывается и складывается, принимая новые очертания. Черные полосы пускают тонкие щупальца на белые, которые, в свою очередь, становятся еще ярче, вытягиваются вверх и начинают ветвиться.

– Тебе нравится? – спрашивает Марко, когда превращение завершается, и они оказываются в темном лесу среди мерцающих белых деревьев, покрытых строчками стихов.